Новый день, новая рубашка, новый хозяин.
Хотару аккуратно положил в карман пиджака стопку карточек, приготовленных заранее. Каждая из них содержала фразы, которые, по предварительному расчету Ками, ему придется выдать при общении с нанимателем. Лучше заранее позаботиться о таких мелочах, чтобы в дальнейшем сэкономить время.
Их первое знакомство состоялось в чисто формальной обстановке: Хотару показали пришедшему Котодама, и тот одобрил выбор. Ками даже толком и не запомнил его, лишь образ, светлые волосы, вычурную, почти дикую уверенность в себе, что излучал этот человек. Это властное очарование не часть его силы, но тоже магия. Так подумал юный Ками. И в тот же момент он твердо решил, что именно данное качество его нового нанимателя будет игнорировать в первую очередь.
"Необычный", "Странный", "Непривычный", но все одно - привлекающий внимание и заставляющий о себе бесконечно думать. Прогнать видение и сосредоточиться на работе? Пусть останется еще на мгновение…
Черным по белому: "Мое имя Хотару". Молодой человек долго вертел в пальцах карточку, повторяя взглядом линии иероглифа своего имени. Светлячок, который сам стремится на чужой свет. Он чуть улыбнулся, словно одаривая свои же мысли насмешкой. Переложил эту карточку в другой карман, так и не определившись показать ли ее первой или не доставать вовсе.
Ками. Человек из бумаги. Жить здесь и сейчас, не имея права строить планы, мечтать о будущем - в итоге привыкаешь. Нет прошлого, нет грядущего. Зато бесконечное настоящие, в котором ты существуешь лишь чтобы забирать чужую боль. Равноценный обмен равнодушием: тебе отдают то, что не нужно даже тебе.
Тишь поверх легкого трепета в груди, спокойствие на лице, четкость в движениях. Хотару готов следовать за своим временным хозяином. "Октавий" - губы шевелятся, вырисовывая каждую букву этого имени. Не произнести, но запомнить стоит. Как интересно спотыкаются губы на третьем слоге. Будто цветок распускается.
Он снова достал карточки, быстро перебирая их. Так много слов, складывающихся в предложения... Наконец, он достал ту, что, по его мнению, будет самой верной в данном случае. Хотару оставил ее в пальцах левой руки и сделал шаг в комнату.
Надеюсь, я не заставил ждать себя.
Быть всегда на виду, но оставаться незаметным. Как часть интерьера. К этому тоже привыкаешь и не требуешь внимания.
А вот он просто сияет. Так чисто и ярко...
Хорошо, когда ты не можешь говорить. Тогда становишься смелее и откровеннее в мыслях, не боясь случайно проронить слово вслух.
Стоит ли искать его взгляд глазами?
Молодой мужчина протянул Котодама карточку с текстом. "Я в Вашем распоряжении. Пожалуйста, позаботьтесь обо мне".

Новый хозяин выглядел…усталым. Каково это? Когда твое тело больше не может терпеть, не может ждать и готово предать тебя и отключиться. Хотя тело Октавия выглядело вполне целым и выносливым, не смотря на кажущуюся хрупкость. У Ками глаз на это наметанный, он болезни и повреждения видит, как царапины на идеально гладкой поверхности.
Не узнал?
Обидно ли? Ничуть. Ожидаемо. Возможно, поэтому Ками встретил все это почти спокойно. Лишь ресницы дернулись, когда глаза распахнулись шире навстречу пытливому взору.
Хотару прослеживал взглядом каждое движение Котодама: как тот вертит в пальцах сигарету, как хмурится. Удивительно живая мимика у этого человека, словно лист, на котором новыми и новыми мазками появляются чувства и мысли, рисуя замысловатую картину.
Не узнал…
Хотару вздохнул, поворачиваясь по направлению вслед за Котодама. Дверь ванной хлопнула, закрываясь. Чего угодно ожидал Ками, только не подобной встречи. Хотя, следовало бы надеяться именно на такой прием.
К чему мне его вещи или деньги, на которые ничего даже и не купишь? – Он пожал плечами, находясь уже в полном одиночестве.
Теперь придется доходчиво и быстро объяснять кто он и по какой причине здесь. Говорить – а именно так Хотару всегда называл то, как он общается – он всегда предпочитал кратко и только по делу. Предложения, лишенные красоты слога и служащие лишь чтобы передать информацию. Максимально сжать значение высказывания, чтобы выдать меньше написанных знаков.
Парень кинулся было в карман за телефоном, но передумал и достал приготовленные заранее карточки. Наконец-то выбор пал на ту, что с именем. Он перевернул ее, собираясь написать на обратной стороне. Отчего-то люди всегда переворачивают карточки, которые он вручает им, словно надеются, что с другой стороны написано самое важное и необходимое для них. В этот раз это будет оправдано.
Появилась возможность осмотреться и поискать карандаш. Краски, кисти, клочки бумаги, губки, кусочки ткани, перепачканные разным цветом… Хотару присел, стараясь не прикасаться ни к чему, но разглядывал все настолько подробно, будто трогал. Смотреть на незаконченные картины нельзя. Чужой глаз может спугнуть духа, что творит чудо на холсте. Даже Кукольник не разрешает никому заходить в комнаты, пока он создает нового Ками. Но любопытство и желание подсмотреть всегда настолько сильно, что кажется предельным.
Рука потянулась к тонкой кисти, с осторожностью сжала ее в пальцах. Туши под рукой не было, но сойдет и любая другая краска, коих тут в избытке. И лист слишком маленький, но с отточенной сосредоточенностью и идеальной аккуратностью Ками выводил линии иероглифов на белой бумаге.
«Меня прислал Кумозава-сан. С этого дня я буду Вашим Ками».
Я буду твоей бумагой, художник, - звучит как-то странно, хотя отлично передает суть. Хотару улыбнулся тихо.
Ну вот, с одной стороны имя, с другой – предназначение. Хотару остался ждать, сжимая пальцами обеих рук листочек бумаги. Звук шагов. Он встал торопливо, выпрямился, замирая на месте истуканом, готовый встретить своего хозяина.

Бумага в ладони хрустнула, поддаваясь сильным пальцам. Актуальность знания имени и предназначения улетучилась в один миг. Всего-то несильные объятья и слабый шепот с ненавязчивой просьбой, а хлестнуло это, как по щекам холодным ветром, отрезвляя окончательно.
Нет.
Хотару прикрыл глаза, словно ища в минутной темноте потерянные капли покоя. Скорее всего, это просто проверка его устойчивости к стрессам. Да, он – кукла. Но не игрушка. И с подобным отношением уже сталкивался прежде.
Смятая карточка быстро отправилась в карман. Молодой человек уверенно и скоро раздвинул сомкнутые кольцом вокруг него руки, ловко освобождаясь от объятий. Он повернулся лицом к своему новому нанимателю, в очередной раз тщательно рассматривая.
Тот, кто создавал тебя, был мастером в своем деле, - пронеслось тонкой линией по мыслям. И словно окончательным штрихом по ней, вдруг открылась алая черта на белоснежной коже.
Даже этот изъян тела казался воплощением великой задумки: доказательство того, что этот белокурый с чужеземным лицом невиданного бога все же человек из плоти и крови.
Ками слегка хмурился в напряжении, но все же его лицо не выдавало каких-либо эмоций ни сейчас, ни прежде. Хотару протянул руку медленно, будто боясь спугнуть воздух таким внезапным движением.
Он может прикоснуться. Он должен это сделать. Это его обязанность, но и желание сейчас. Кончиком пальца он провел по черте пореза, отмечая чувствительно, что кожа котодама настолько же нежная на ощупь, как и на вид.
В этой крови столько силы…
Не отнимая пальца от кожи, но не нажимая на нее больше, чем невесомо касаясь, юный ками повел прикосновение выше, огибая линию подбородка. Словно осторожный исследователь, видящий перед собой лучший результат своего эксперимента, Хотару не мог удержаться от внутреннего восторга.
Он ведь просто хочет выполнить свою работу хорошо, незаметно вплетая в нее эгоизм. Маленькая нотка для собственной души в этой огромной симфонии чужому служению.
Легкий зигзаг движения руки, как мазок дернувшейся кисти художника, и палец оказался на губах Октавия. Жест и властный и с долей нежности. Это, как запретить говорить, когда каждое последующее слово рискует быть сорвано поцелуем. Хотару подобного не испытывал, но точно знал, что если бы ему довелось, то это было бы именно так.
Губы у блондина горячие, чуть влажные, мягкие и упругие. И какие-то…особенные. В  них словно была манящая тайна, найти ответ на которую, одним прикосновением пальца нельзя. Проявляя всю свою самоуверенность, Хотару надавил пальцем на губы, заставляя их распахнуться навстречу, впуская. Он сам удивился, с какой легкостью удалось раздвинуть и ряды зубов, поникая все глубже к языку. Еще более мягкое и более горячее чувство встретило ками. Влажное и будоражащее, обволакивающее и проникающее.
Легкая, почти как настоящая, но все-таки бумажная кожа Хотару неслышно треснула, повторяя на себе очертания пореза котодама. Шея Октавия теперь была как и прежде гладкая и без повреждений.
Ками резко отнял свою руку, прекращая контакт. Он выполнил свое дело, и даже перестарался в чем-то. В чем именно, он еще не осознал, но беспокойный страх звенел колокольчиком, заполняя уши монотонным гулом.
Глаза в глаза, как вызов, как успокоение, обещание и требование. Между ними черта. И как бы они не старались сблизиться, она не даст себя переступить.

Так тонко. Слушаться и не потерять себя. Смотреть прямо и острием взгляда не пронзить.
А кончики пальцев до сих пор покалывает – так вспоминается поцелуй. Странно. Недопустимо. Волшебно. Ками – творение великой магии, но они лишены большей части чуда в этом мире. Счастье…
Зайти в эту комнату и найти счастье. Кругом лишь беспорядок художника и сам автор, требующий стараний в мечтах.
Одухотворен, сосредоточен. Но мои кисти молчат.
Хотару подошел к окну и нашел опору в подоконнике. Свет бил в спину, размывая силуэт и делая его темнее, чем есть на самом деле. Моделью он быть не привык, не любит прямых взглядов на него, долгого внимания. Как тут забыться и думать о счастье? А этот… Волосы светлые, как лучи солнца… смотрит не на него, а словно внутрь.
Там нет того, что ты ищешь, - и хочется скрестить на груди руки, закрываясь, защищаясь.
Счастье… Счастье… Как поиск. Ками провел левой рукой по правому плечу, потирая, будто замерз. Быть нужным, выполнять долг, держаться за него. Да, определенно, это и есть счастье. Радость в четких линиях и строгих тонах. Октавий вполне мог бы обойтись без кистей, рисуя такое счастье. Здесь только простые линии карандаша и скупой серый цвет, дающий фактуру и объем лишь оттенками.
Счастье… Просыпаться утром и знать, что ты прожил еще один день, помнить, кем был вчера и верить в то, что останешься таким завтра. В этом счастьи нет фигур, только параллельные полосы, которые боятся изгибов и форм. Они слишком хрупкие, чтобы завиваться во что-то. И полутонов здесь нет. Лишь сплошные цвета, не переходящие друг в друга, а четко видящие границы.
Счастье… Быть узнанным. Это как яркие вспышки на тусклом фоне. Края неровные, как кляксы, словно художник не желал их, а случайно уронил капли на холст. Но теперь, видя, что получилось, стоит радоваться. Тихо, почти украдкой.
Счастье… Чувствовать чужую боль. Отложи кисти и возьми лезвия. Просто режь бумагу, оставляй на ней следы, которые ты не сможешь забыть, а она не сможет простить. Полотно не ответит, не воспротивится, останется молчаливым и примет от тебя все. Ведь ты – тот, от кого она зависит сейчас.
Ладонь поднялась выше, неспешно поглаживая по выступам ключиц, что виднелись в расстегнутом вороте рубашки.
Счастье… Не терять. Хранить в себе и с собой то, что дорого. Пусть мимолетно, пусть не навсегда, но укрывать от других свои ничтожные сокровища. Чужие улыбки, слова, жесты. Память, лента, которую обвиваешь вокруг себя. И чем она длиннее, тем теплее тебе, тем увереннее. Рисуй ее тонко, с узорами, не делая остановок и не жалея красок.
Счастье… Крикнуть уходящему «Стой!». Попросить того, что рядом «Посмотри на меня». Осмелиться шепнуть «Ты мне дорог». Просто воздух, который вырывается изо рта и пестрит звуком. Пальцы легли на горло, чуть сжимая. Петь песни. Чувствовать, как меняется твой собственный голос, как вытягивает ноты, падает и поднимается, словно на волнах. Ты слышишь этот цвет? Он переливается, перетекает из одного в другой, меняя формы, пульсируя. Это свет в своей первозданности. Он не ляжет на холст под давлением кисти. Он может лишь окутать его по своему желанию, впитаться, стать частью.
Он выпрямил шею, вытягивая, поднял подбородок чуть вверх. Пальцы тихо, почти несмело двигались по горлу вверх, поглаживая кожу. Ими не вытолкнуть ни слова…
Насколько хорош этот чужеземный художник, что так смело смотрит? Он меняет свои настроения, как палитру, он требует того, чего не знает никто. Но почему-то Хотару знал, что Октавий получает то, чего хочет.
Мое счастье есть у каждого. Но ты не сможешь его увидеть. А я не смогу рассказать тебе о нем.

Отредактировано Hotaru (2012-07-20 01:01:20)

Хотару не считал времени, не чувствовал его, лишь замечал, что меняется одна сигарета на другую в пальцах котодама. С таким упоением вдыхать этот дым и с таким яростным желанием прогонять его из своих легких… Люди противоречивы.
Ками чуть наклонился всем корпусом, стараясь рассмотреть изображение на холсте. Европейская традиция живописи устроена удивительно: она максимально отдаляет зрителя и художника, поворачивая картину самой неприглядной стороной ко всем, кроме творца. Не увидеть, что там получилось, и Хотару оставил идею.
Дай мне свое имя.
Он уставился на раскрытую ладонь, которая только что держала кисть, а теперь пуста и требовательна. Карточка с именем была безнадежна испорчена, а мятый листок отдать хозяину ками не мог. Он нырнул рукой в карман и явил свой коммуникатор. Взгляд на Октавия, а потом быстро набрать символами слово.

Молодой человек протянул телефон, разворачивая экран и давая возможность прочитать, что написано. Однако, он вновь не был уверен, что и в этот раз информация, которую он пытается донести до котодама, им усвоена. Блондин шагнул совсем близко, заставляя напрячься всем телом.
Хотару знал его всего ничего, а уже был уверен в том, что этот художник не способен кого-то слушать, диктовал и признавал лишь свои правила, следовал лишь собственным желаниям.
Плохо дело. Я не понимаю тебя.
Он настораживался от каждого движения, ожидая внезапного нападения или принуждения. Но подобное рождало в нем лишь желание обороняться, нападая в ответ. Однако, Хотару не привык действовать наотмашь, не обдумав. Поэтому он ждал, наблюдал и накапливал все данные.
Доверься.
Хотару как никто другой знал, что котодама маги слова. Их приказам невозможно не подчиниться, невозможно забыть или проигнорировать. Он закрыл глаза и кивнул, соглашаясь и обещая.
Сначала просит думать о счастье, потом довериться ему… Ты хочешь слишком многого. Ты хочешь получить мою душу.
Ками еле заметно улыбнулся, все еще не двигаясь и позволяя Октавию делать то, что он задумал.
Я сыграю в твою игру. До тех пор, пока она не перестанет мне нравится.
Что собирается делать его золотоволосый хозяин, Хотару примерно представлял. Не даром же тот буквально набросился на него с объятьями и попросил проследовать в постель. Сейчас будут прикосновения, в чем-то приятные, в чем-то пугающие. Возможно, потом последует шепот с оттенком бреда, зовущий и обещающий. Хотару все примет, на что-то ответит, но не допустит. Он не спит со своими нанимателями без необходимости. Благодарность всем богам, что такой необходимости на его долю еще не выпадало.
Ладонь ками легла на грудь Октавия, устанавливая между ними нужную дистанцию. Хотару смотрел на своего котодаму прямо, уверенно и спокойно. Как равный.
Я доверяю тебе, но не верю.

Это шутка?
Если так, то Октавий слишком хорошо играет. От котодама веяло дрожью, долей отчаяния и неподдельной надеждой, почти мольбой. Такие чувства нельзя имитировать и их нельзя предать.
Не шутит, - внезапно осознал ками.
Это было настолько неожиданно и немыслимо, что Хотару испугался. Впервые в своей маленькой и до жесткости простой жизни испугался по-настоящему. Он даже не думал, что может так бояться. Не за себя, не за кого-то еще, а в принципе. Страх этот не был цепенеющий, не связывающий по рукам и ногам, забирая последние рывки дыхания. Наоборот. Он требовал действий, скорейших изменений, чтобы все прошло, чтобы стало лучше и легче.
Слишком странно. Я не понимаю.
Ками в самом деле не понимал, как и прежде, но теперь был готов верить. Просто поверить, рискнуть, последовать. Ведь вера не нуждается в сознании, это просто порыв… души?
Октавий словно пылал огнем, который нельзя было увидеть или ощутить как-то иначе, но присутствие пламени было неоспоримо. И это не было животное желание обладания телом, это не было страстной любовью, однако захватывало не меньше.
Не надо так. Что с тобой?
Хотару протянул руку и прикоснулся пальцами к щеке блондина, прося подобным жестом посмотреть на него. Нужно было, чтобы котодама поднял на Хотару взгляд, чтобы видел его глаза. Чтобы видел его губы, которые медленно, словно движения в воде, разомкнулись, произнося первый слог родного имени. Воздух с шелестом выходил изо рта, не неся с собой звуков.
Хо-
Губы остановились. Молодой человек замер полностью, лишь зрачки дрожали от напряжения, ведь смотрел ками на своего хозяина не моргая, будто боялся упустить какую-то очень важную деталь.
-та–
Рот раскрылся вновь. Горло напряглось, пытаясь совершить невозможное и выжать хотя бы один звук. Он пробовал и не раз подобное. Особенно в начале, когда не мог понять, за что ему дали такое наказание. Срывал горло, давил себя обидой, раздирал кожу на шее пальцами. Это было давно…
-ру.
Казалось, между этими словами вечность пролегла. Говорить тяжело, и Хотару лучше всех знает каково это. Теперь, когда первый шаг был сделан, хотелось кричать, разбивать своим голосом все вокруг, чтобы было слышно до небес. Ками вновь отчетливо шевелил губами, выговаривая имя снова и снова. Быстрее и быстрее, из робости и неуверенности переходя в напор и требование.
До чего же ты странный. Чего ты от меня хочешь? Почему, я не могу сопротивляться?
А губы рисовали одно слово, как мантру, как спасение и наказание. Хотару столько раз слышал, как его зовут по имени, но никогда не знал, как оно может звучать, если это не призыв. Неужели этот блестящий самоуверенный котодама даст ему этот подарок? Просто так? Не важно. Хотару готов заплатить не малую цену за одну только иллюзию обладать речью.

Резок, но почти ласков. Внезапен, но так предсказуем. Хотару остановился в своем страхе, хотя и не продвинулся в доверии. Но он позволял быть с собой таким, каким Октавий хотел быть, смотрел с интересом, ожидал, следовал за ним. Или это котодама шел по его следам?..
Чужой звук чужих слов, воспринимался, как свой собственный. Это заставляло улыбаться. Безумно, скоро, почти нервно дергая уголками губ и вновь стряхивая с себя это сумасшедшее веселье. Так с ним еще никто не играл.
Желает подчинения? Желает моей свободы?
Мотивы Октавия были непонятны, а потому путали, как нити в паутине – затягивали, окутывали, вели ложными путями, но неизбежно тянули к себе. Хотару принадлежит ему, хочет он этого или нет, но вот насколько отдаваться в этой привязанности – дело самого ками. Ах, как заманчив этот золотистый блеск в глазах напротив… Взгляд не отвести, не проглотить ком в горле, не остановить губы, что шевелятся. Но ками подчинаяется, закрывая глаза. Чувствует, что его уши закрывают, лишая возможности слышать. Стряхнуть чужое прикосновение, но не хватает воли...
Почему? – опять одними губами. Почему-то теперь Хотару уверен, что может говорить. Его поймут, даже если он не напишет ни слова. Будто теперь его хозяин читает мысли ками. Бред, конечно, однако похоже на тягучий мед, который сладко волочется по сознанию и вылизывает каждую мимолетную идею.
Зачем? – совсем иное. Хотару уже все равно на причины, он не хочет их. Пусть исходная точка останется у котодама, как право хранить свои тайны. Но ему нужно знать, куда двигаться дальше, в какую сторону смотреть, чтобы делать шаг.
Пальцы обеих рук вновь прикасаются к щекам Окта, не лаская, но исследуя. Медленно и верно они пробираются в легком движении вверх, останавливаясь на висках. Молодой человек чувствует, как под кончиками пальцев, под тонкой светлой кожей бьется кровь в венах. Захотелось своровать этот поток, этот стук, перевести в себя, в свои руки, в свое сердце, в свои глаза, в свое дыхание… Именно этим ритмом трепетать полностью, замирать и вновь колыхаться, чувствуя в себе волнение.
Ладони бумажного человечка скользнули в бок по лицу, направляясь по векам котодама, закрывая их. Руки у Хотару прохладные и сухие, легкие и сильные. Он накрывает ладонью полностью глаза Окта, наконец останавливаясь. Тишина и темнота.
Если ты не будешь видеть моих слов, сможешь ты меня услышать?
Это не было испытанием для котодама, не было попыткой хоть в чем-то уравнять его с бессловесным ками. Хотару не смог бы объяснить свой порыв ни сейчас, ни позже. Возможно, ему просто хотелось касаться Октавия, возможно, ему даже хотелось его контролировать.
Губы близко-близко к мягкой и теплой щеке так, что кажется между ними расстояние только для одного вздоха. Ками жадно захватил ртом воздух. Минута, чтобы помедлить, собраться, упорядочить бестолковые мысли.
Медленно, так, чтобы чужая кожа ощущала каждое движение, слабые толчки выпускаемого изо рта воздуха, Хотату стал «произносить»:
Зачем тебе это?
Предложение долгое, тихое, настойчивое, тянущее за собой силы, влекущее желание. Одна фраза такая близкая и интимная, как поцелуй. Услышит ли ее Окт? Поймет ли? Ответит?
Ками не отступает, не отталкивает. Лишь остается на месте. И не двинется вперед, пока не получит ответа.

Всего лишь очередные нити, которыми привязывают к себе…
Хотару не открыл глаз, но опустил голову, словно желая спрятаться. Какое странное ощущение. Какие странные мысли и метания сейчас кружили по нему. Чужой, которому хотелось стать ближе. Хозяин куклы, которому вдруг понадобилось не только ее тело, но и душа, которая струнами скрипки натягивалась сейчас и звенела еле слышно. Зов, от которого закладывало уши и от которого хотелось бежать прочь, зная, что  теперь во веке он не сможет скрыться от этого голоса.
Одержимость? Магия?
Нет в этом обреченности, хотя во всем одна лишь неизбежность. Шагать в бездну, не зная, что не упадешь  - так не похоже на Хотару.
Их первая встреча, а как будто первый шаг в общее безумие. Он знал, он видел с самого начала, что не стоит так близко подходить к этому солнечному, не нужно прикасаться к нему, не надо стремиться, открываться.
Я – мотылек. Я не смогу противиться твоему свету. Не опали меня…
Этот ками так мало живет на этом свете, он так немногих знал, так ничтожно чувствовал, а сейчас его буквально придавливало внезапной лавиной эмоций. Все его устои, все модели поведения и отношений шатались, как стены при землетрясении. Успеет ли он спасти то, что важно, прежде, чем все рухнет, не вынеся напора?
Посмотрел, словно плеснул взглядом на плечи Окта. Наверное, за всю свою жизнь ками уже научился говорить глазами лучше всяких слов. А кто не слышит его речи, тот не должен слышать. Но Октавий сейчас просто обязан понять то, о чем думает его бессловесный телохранитель.
Я не хочу быть обязанным. Как не хочу твоих подарков, за которые мне потом придется платить. Я все буду делать добровольно, если захочу. Я щедрый. А если будешь отнимать силой – ничего не получишь.
Колючая решимость, облаченная в недоверие и легкую враждебность – все, лишь бы защитить и у беречь то робкое и мягкое, что юным ростком пробиралось в хрупкой сущности Хотару.
Не дам себя сломать.
Но если отбросить все: этот их нелепый диалог, как в бреду; это головокружение и странный знакомый запах, что навязчиво бился в ноздри; это расстояние, что колыхалось между ними – хотелось лишь одного.
Боже… Прикоснись ко мне снова.
Он достал коммуникатор и приготовился набирать простой и очевидный ответ на просьбу, но… что же это за запах такой?
Так пахнет волнение, обязанность, страх, опасность и долг. Ками хмурился, замирая и перебирая в памяти сотни вариантов ощущаемых их прежде ароматов. Так пахнет что-то чужеродное, напоминающее тебе о том, кто ты… Кровь.
Он снова вскинулся взглядом на котодама, теперь уже бушуя внутри возмущением. Откуда?
Неужели теперь каждый шаг рядом с этим магом слова будет сопровождаться бесконечными вопросами и абсолютным непонимание того, что происходит и ради чего? Хотару уверенно и быстро шагнул навстречу Окту, вмиг оказываясь возле него. Видимых ран не было, иначе это было бы слишком очевидно.
Где?
Он суетливо наклонился, осматривая с боков блондина, поднимая его волосы, пока не заметил на спине довольно глубокую рану. Он знал, что такие не возникают при неаккуратном бритье. Видимо, одной из основных обязанностей ками теперь будет просто не задавать вопросов.
Хорату выпрямился, ровняясь лицом к лицу с Октавием. Конечно, люди не умирают от таких царапин. Котодама тем более. Однако, рядом ками – тот, кто жаждет забрать чужую боль и почувствовать, что живет, что нужен.
Мягкое касание губами губ. Не робкое, всего лишь тихое, осторожное, словно он пробовал что-то на вкус, чего прежде не испыывал. Нет, поцелуй не первый в его жизни. Ему приходилось прибегать к такому способу лечения не раз. И всегда это было просто обязанностью, лишенной чего-то интимного. Не в этот раз, кажется. Не сказать, что голова закружилась больше или туман какого-то желания накрыл ками полностью. Ничего не изменилось вроде бы… Губы раскрылись немного, надавливая сильнее и побуждая распахнуться чужие в ответ. Вкус сигарет, но сладко на языке. И чертой под рубашкой треснула кожа на спине, а по телу вместе с острой болью разлилось облегчение. Ладони Хотару легли на щеки котодама, не отпуская, не давая отстраниться. Каждое прикосновение, как ожог, словно и нет кожи, нервы оголены, чувствительность повышена.  Больно, но в этом особенное удовольствие, запаляющее огонь в движениях еще больше.
А ведь это длилось не более пяти секунд. Но он пробежал вечность за эти мгновения не останавливаясь.
Пальцы скоро набрали текст на мониторе, заметно вздрагивая толи от волнения, толи от власти памяти о поцелуе.

А потом легкая улыбка, почти незаметная, только лицо у ками стало светлее.