Интересно, замечает ли он, что я смотрю на него? Когда он рисует. Этот удивительный момент, когда он полностью в непонятном мне мире и лишь по случайности присутствует здесь телом, то не видит ничего вокруг себя, весь в работе. Когда он спит. Такой тихий, почти невинный, мерно дышит, а ресницы дрожат в трепете. Что тебе снится тогда? Кто?.. Когда он говорит по телефону, жестикулируя, повышая голос, смеется или, наоборот, хмурит брови так, что выглядит суровым. Ты знаешь, что я смотрю на тебя, Окт?

Его голос. Я уже привык к нему. Мне нравится, как звучит мое имя, когда он его произносит. Это не заставляет меня дергаться, подчиняться приказу призыва. Я слышу его, я иду к нему с благодарностью, что он вновь вспомнил, позвал меня. Знает ли он, что я люблю музыку его слов?

Его прикосновения. Не избегаю их, не боюсь того, что они принесут с собой что-то нежеланное. За столько времени Октавиус приучил меня к тому, что, когда он трогает меня, то это непросто необходимость, а часть нашей с ним связи. Явление это тоже интересное, оно пролегает где-то вне простых отношений ками-котодама. Мы стали какими-то особенными друзьями, близкими людьми, не просто связанными клятвами контракта. Знает ли он, что я хочу, чтобы он прикасался ко мне чаще, чтобы открывался для моих рук тоже?

Порой мне кажется, что он слышит мои мысли. Иногда он действительно настолько точно понимает то, чего я хочу, что мне не нравится, что я невольно начинаю задумываться над тем, а не перестали ли мои размышления быть для него тайной. Глупость, конечно…

Знает ли он о моей ревности? Это приглашение на праздник… К девушке… Да, я обреченно опускаю голову, смиренно принимая все его встречи и взгляды на других людей, на женщин. Я знаю, что никогда не смогу стать кем-то, кто будет с ним рядом подобным образом. Но мне так не хочется отдавать его кому-то. Хотя бы на вечер, на час, на минуту… Мне не забрать его себе целиком, как бы не хотелось. И приходится слушать истории о свиданиях, о симпатиях, кивать и давать краткие советы, глотая ком в горле, который, слава богам, не ворует моих слов.

Знает ли он, что этот год стал для меня бесконечным потоком спокойствия рядом с его бурей? Ни с кем прежде не бывало так светло, хорошо и умиротворенно. Никто раньше не мог быть таким смелым со мной, таким бестактным, таким осторожным и нежным в чем-то. Никому прежде не удавалось так меня удивить, разбудить во мне интерес и желание стремиться навстречу, желание заполучить и отдаться.

Знаешь ли ты это все, мой светлый котодама?

Странно, что Окт самолично не разрабатывал дизайн украшения. Хотя Хотару знал, насколько настойчивым и щепетильным он был, когда шло обсуждение работы. Да, займись Октавиус ювелирный делом, имел бы успех немалый. Все же и вкус есть и стремления хоть отбавляй.

Хотару нравился цвет камней, то, как они сочетались с оправой, но в целом к колье он остался подчеркнуто равнодушным, хотя и выказал свое одобрение, которое так требовал от него котодама. Хороший подарок: красивый и дорогой. И не для него. Не задерживая более интерес на этом колье, Хотару отошел к другим прилавкам, чтобы отвлечься и просто посмотреть ассортимент.

Кольцо из золота слегка розоватого оттенка. Простое, без лишних украшательств, лишь с небольшим прозрачным камнем светло-желтого цвета. Почему-то представилось, как оно будет смотреться на тонких пальцах, сжимающих кисть для рисования. Изящно, утонченно, тепло, изысканно. Идеально. Только баснословно дорого. С учетом того, что ками собственного дохода не имеет, это просто мечта, не имеющая шанса сбыться.

Ему бы очень подошло. Красивое всегда хорошо смотрится на красивом.

Тайный взгляд в сторону блондина неподалеку, оценивающий, восхищающийся. И Хотару опять не заметил, как стал любоваться Отктом, полностью отдаваясь этому очарованию, что излучал его котодама.

Отредактировано Hotaru (2012-08-15 15:13:25)

С течением времени, что они провели вместе, мысль «Зачем?» перестала быть актуальной. Хотару никогда не получал ответа на него, хотя и задавался чаще всего именно этот вопрос. Он совершенно не мог понять, по каким причинам и с какой целью его котодама совершает что-то. Вот и сейчас…Сейчас бы просто закрыть глаза, забыть о дыхании и просто наслаждаться прикосновениями, смелыми касаниями губ, дерзкими публичными поцелуями, будто они действительно имеют на это права, будто они пара…
Чужие губы обжигают. Ками точно чувствует это, хотя на жару и холод ему обычно все равно. А вот поцелуи, которых всегда так мало, которые настолько редки, что он не успевает их запоминать, ощутимы в полной мере. Чужие руки, которые он оберегает от ран больше любого сокровища, чужое тело, что прижимается к нему с таким нетерпением – все это казалось чем-то нереальным, чем-то сказочно манящим, но безответно далеким.
Нет, мы не можем.
Почему? – себя он может спрашивать, себе он может ответить. – Это неправильно.
И на этом можно было бы остановиться, не развивать тему, не расписывать по воздуху длинные фразы о том, что их отношения это не привязанность, что это не… любовь. Кто вложил в голову ками такие устои, при которых он не способен позволить себе то, чего хочет больше всего на свете? Просто Хотару отлично знает свое место, отлично видит положение вещей в этом мире. Кто он для него? Охранник, дружественный сожитель, помощник… Иногда Окт вот так вот развлекается тем, что дразнит своего подручного. Лишь на публику и лишь в шутку.
Хотару прикрыл глаза и глубоко вздохнул, позволяя Октавиусу забавляться подобным образом, стараясь скрыть, как ему самому сейчас тяжело оставаться спокойным.
Ты просто не узнаешь…
Но. Если котодама настроен поиграть, то почему бы и бумажному человечку не подхватить это сомнительное веселье?
Он даже не стал вырываться, не стал уверенно и мягко отодвигать своего хозяина, как делал это обычно. Он позволил всем окружающим – а сейчас именно эта парочка молодых мужчина стала центром всеобщего внимания – наблюдать за происходящим. Достав из кармана свой телефон, Хотару набрал быстро и показал экран Окту:

Да, если спектакль будет столь публичным, то ками тоже хочет быть услышанным. Следующую фразу Хотару набирал с улыбкой, похожей на лисий оскал:

Для пущей убедительности, он повернулся и обхватил блондина за талию таким жестом, что самому стало смешно от того, как жеманно и театрально это вышло. Но Хотару привык скрывать свои истинные эмоции, поэтому сохранять спокойное выражение лица ему не составило труда.
После того, как просьба была оглашена во всеуслышание, Хотару подошел к витрине, которой только что любовался, и ткнул пальцем в стекло, указывая на предмет его воздыхания. Вот только, поскольку смотрел он не очень внимательно, то промахнулся на несколько рядов с кольцами, указав на нечто-то не совсем красивое, с точки зрения его эстетики, но невероятно дорогое. Причем, Хотару отлично знал, что такая сумма на ценнике для его белокурого художника будет явно велика, особенно после того, как он так неплохо потратился на подарок этой девушке.
Пусть. Пусть то, что дороже.
И взгляд на Окта, так и говорящий «Ну, же, милый, ты же не станешь жадничать для того, кого так лапаешь нагло».

Шутка интересна, когда она хоть чуточку смешная. Хотя бы кому-то одному. И если прежде у Октавия наблюдалось отменное чувство юмора, то сегодня был день каких-то неприятных исключений.
Улыбка, ужимки и опасное веселье мгновенно слетели с ками, как лоск, смытый внезапным дождем. Это безвкусное и безмерно дорогое кольцо Хотару было совершенно без надобности. Он вообще кольца не любил, так как они, по его мнению, сковывали движения пальцев. Всем своим видом ками выражал недоумение, перекидывая взгляд то на коробочку с подарком, то на своего котодама.
Ты дурак, Окт.
Спектакль не удался: и зрители остались недовольны и участники этого нелепого действа были раздосадованы. Во всяком случае уж Хотару точно не получил удовольствия, которое предвкушал. Он поставил коробочку с драгоценностью на стекло витрины рядом с белокурым магом и отрицательно покачал головой. Такие подарки ему не нужны. Он просто не в праве их принимать, тем более, когда они были приобретены путем неудавшегося розыгрыша.
Суровый взгляд на юного продавца, который сейчас как-то напугано наблюдал за молчаливым общением этих мужчин, и короткая ухмылка – толи извинение, толи констатация факта неудачи.
Ты должен был отказать мне, - теперь цепкий взор буравил красивое лицо блондина.
Что он хотел показать таким поступком? Свою щедрость или власть? Кому, как не личному ками знать, что данная покупка лишит успешного художника денежных средств чуть ли не на месяц. А вместе с тем отдыха и сна.
Я всего лишь твоя тень, твой невидимый щит. Не выставляй меня напоказ.
Стены магазина стали еще более неуютными, а воздух здесь душным. Хотару выправил осанку и взглянул на Октавия без тени улыбки на лице.
Хотелось просто взять Окта за руку и увести, забывая мгновенно все нелепости, что произошли тут. Желание это было настолько велико, что переходило в состояние жажды, необходимости. Прикоснуться, сжать его ладонь, потянуть за собой, а потом развернуть лицом к себе и шептать в губы о том, какой он бестолковый, глупый, но такой необходимый и дорогой. Да, в своих мечтах Хотару мог делать все, чего не позволял себе в реальности, и ничто его не останавливало, ничто не было невозможным.
В такие моменты ками даже был рад тому, что он может сохранять молчание и не объяснять нежелание разговаривать. Они постоянно рядом, живут вместе, но так и не научились понимать друг друга. Хотару не понимал, что находит на Окта периодически, что тот начинает быть с ним настойчиво ласковым, прикасается смело, будто играет или проверяет на стойкость, как делал это в их первую встречу. А Хотару в ответ боялся, что поверит и оступится, доверившись человеку. Сколько пощечин он получал от девушек, которым сообщал, что его хозяин, проведя с ними лишь одну ночь, больше не желает их видеть? Он уже и со счета сбился. Видя боль в их глазах, Хотару точно знал, что не желает встать на их место, не желает того, чтобы Октавий, поиграв, потерял к нему интерес раз и навсегда. Каждому – свое, каждый на своем месте. И пока ками всего лишь его телохранитель, котодама нуждается в нем.
Хотару взглянул на наручные часы, отмечая, что они и так достаточно задержались и пора бы отправиться на торжество. Указательным пальцем он пару раз стукнул по циферблату, указывая на то, что им пора уходить. На деле ему просто хотелось поскорее покинуть это место, от этих людей, что замерли и тихо перешептывались, наблюдая за ними.
Осталось лишь аннулировать покупку и отправиться на чужой праздник, где Хотару по обыкновению будет поодаль, чтобы не мешать своему котодама, но пристально наблюдать за каждым его движением.

Он ждал несколько часов, пока ночь не вступила в права и стало окончательно темно. Хотару сидел возле двери мастерской, оперевшись спиной о стену. Забавно должно быть он выглядел со стороны: как сторожевой пес, что молчаливо охраняет покой своего хозяина. Несколько раз он порывался войти, но всякий раз вспоминал о наказе не беспокоить во время творчества.
Ками все не мог понять, злиться ли на него Окт или просто устал за сегодняшний день. Такая творческая натура, как Октавий в душевных терзаниях находила лишь творческое прозрение, и Хотару это знал. Вообще оставаться в спокойствии рядом с котодама ему позволяло именно большое количество знаний об этом необычном человеке. Ками замечал его привычки, особенности, запоминал и собирал, как жемчужины на нитку. В каких-то ситуациях удавалось предугадывать реакции хозяина и не начинать паниковать. И за это Хотару был безмерно благодарен Октавию, за чувство уверенности.
Однако, как было ясно еще с утра, день этот был отличным от всех прочих. Теперь Хотару вволю терзался неизвестностью и непониманием. Он провел без движения почти все время, что сидел  тут, и когда, наконец, поднялся, почувствовал дискомфорт в теле.
Руки точно знали, где на кухне находится нужная банка с заваркой. Когда Хотару прожил в этой квартире уже довольно долго, он спросил разрешения и перенес на кухню все свои специи и ингредиенты для чая. Лепестки цветов, листья, бутоны – все это аккуратно стояло в стеклянных банках на отведенной для них полке. Он никогда не делал двух одинаковых по составу и вкусу напитков, потому, что всегда все смешивал без рецепта и четкой разметки. Каждый раз чай получался уникальным и нес в себе отпечаток настроения автора. Хотару творил свое волшебство, будто колдун над чаном с зельем кидая в чайник травы и цветы.
Сегодня чай будет немного горчить, потому, что терпкая лилия добавит свой вкус, но цветки хризантемы смягчат, а гвоздика добавит пряного аромата. Если добавить цедры лимона, цвет будет светлее, а запах насыщеннее и аппетитнее. Хотару работал быстро, не старался, но вкладывал частичку своей иллюзорной души в каждое движение. У Октавия прозрачные чашки чистого стекла, в них всегда видно, какой напиток подается. Ками любил эту посуду, особенно то, как в ней по утрам играл свет, отражаясь от жидкости.
Поднос, блюдце, салфетка, чашка с горячим чаем… Хотару подошел к двери мастерской и словно по наитию дернул ручку на себя. Дверь легко поддалась, оказавшись незапертой. Ками вошел святую обитель своего хозяина, ступая почти бесшумно. Тот сидел на полу тих и невозмутим. Парень взглянул на работу, надеясь, что произведение уже закончено и можно созерцать творение. Окурки, тяжелый воздух в комнате…
Все бури твои остались на холсте. Ты, наверное, устал.
Хотару никогда не задумывался над этим, но все его внутренние монологи на самом деле оказывались молчаливыми репликами в адрес Окта. Они практически никогда не думал о нем в третьем лице, всегда обращаясь, будто разговаривая. И пусть котодама не слышит его внутренней речи, все мысли ками направлены лишь к нему.
Поднос опустился на пол рядом с художником. Чай должен был успокоить Октавия, подготовив того ко сну. Но реакций на появление ками не последовало, как и на то, что рядом поставили чашку с горячим напитком.
Хотару присел рядом, не касаясь коленями пола. Ладонь медленно, словно он боялся спугнуть прикосновением, легла на плечо Окта. Бумажный человечек позволял себе этот жест чрезмерно часто, как ему казалось. Каждый день он так или иначе прикасался к плечу своего хозяина то утром, когда будил его, то вечерами, когда отправлял спать, или днем, призывая обратить на себя внимание.
Посмотри на меня, - немая просьбы, тихая мольба.
Я хочу понять, что с тобой происходит. Принес чай. Он теплый и снимет усталость.
Удержаться бы от назойливого желания приблизиться, провести носом по виску, вдыхая аромат тела котодама, прижаться губами к щеке и закрыть глаза в наслаждении близостью.

Хотару хмурился, но не в недовольстве, а беспокоясь за своего хозяина. Взгляд, в котором нет прежней живости и наглости, зато вдоволь колючей холодности, тревожил и пугал. Вероятно, Окт все еще злится на своего ками за тот случай в ювелирном утром. Да, молчаливый позволил себе слишком многое, буквально выставил дураком на всеобщее обозрение котодама, и только великие силы стоило благодарить за то, что наказания не последовало. Хотя то, как сейчас смотрел на него Октавий, уже само по себе было наказанием.
       Прости меня, - молодой ками шевелил губами, будто произнося вслух извинения.
       Он нечасто извиняется перед человеком, но делает это лишь тогда, когда чувствует вину за собой. Через край лились какие-то эмоции, заполняя, закипая, стремясь покинуть хрупкий тесный сосуд терпения. Хотару не мог разобрать, что это за чувства смешались в нем. Эссенции страха, жалости, сожаления, страсти, желания быть ближе, желания успокоить и унять эту боль, котору он буквально видел в котодама.
       Странно, забрать телом боль тела было всегда легко. Это часть его существа, необходимое условие жизни и назначения. Но как излечить те раны, которых нельзя коснуться, но которые при этом так ноют, что их слышно? Может ли бумажный человечек с его искусственной душой перенять на себя душевные страдания того, с кем связан?
        Я не знаю, как это сделать, но хочу попытаться.
       Сухая прохладная ладонь коснулась щеки котодама, удерживая от того, чтобы тот не отвернул лица. Сосредоточиться взглядом на какой-то одной детали не выходило, и глаза Хотару дрожали, скользя взором по всему лицу Окта. В очередной раз заметить, как тот прекрасен, даже в своей печали и отчаянии, природу которых ками так и не понял.
       Прости меня, - за то, что совершил.
       Ему хотелось закрыть глаза и просто забыть обо всем на какие-то мгновения. Есть данность - здесь и сейчас. Есть то, что он может почувствовать, тот, к кому может прикоснуться, к кому хочет прикасаться. И в принципе, не важно все остальное. Забросить глубоко в память то, что он просто бумажный человечек, сотканный по воле Кукольника; оставить в стороне то, что весь мир вдруг встал перед ним, как одна большая стена, сквозь которую не пройти, не сломать...
       Осторожное, но уверенное прикосновение губ к уголку правого глаза, а дальше чередой мягких поцелуев по векам, закрывая глаза. Незамысловатая медленная ласка, призванная снять напряжение, вымолить извинение. Когда просим прощений, позволяем себе стать не такими, как привычно: чуть слабее, чуть ниже, чуть прозрачнее, уповая на величие и благородство того, в чьих руках сейчас покой и радость для нас.
       Поцелуи по лицу не останавливались, набирая силу и скорость, расширяя диапазон, теперь расстилаясь теплым ветром по вискам, скулам, щекам, подбородку, накрывая губы.
        Прости меня, - за то, чего не сделал.
       Хотару все время что-то упускал, чего-то не понимал, не позволял себе осознать. Его охранные стены, система сохранения собственного достоинства и чести ками, выстроились в цитадель, которая не просто скрывала, но и запирала в себе все то, чем Хотару мог быть ценен для Октавия. Ведь внутри у него громкие звуки, яркие вспышки от одного только появление в поле зрения этого светловолосого волшебника. Банально, наивно, несмело – он признавал это все в один момент, когда губы, словно непослушные, все дарили поцелуи взамен слов.
       Прости меня, - за то, что я собираюсь сделать.
       Этого Хотару опасался больше всего, что однажды, дав себе волю, утонет в собственной жадности. Поцелуи становился все более жарким, без разбора отмечая кожу на шее и плечах котодама. Руки блуждали по телу Окта, словно в поисках успокоения, но не находили его.
        Я хочу быть с тобой…
        Помешательство. Боязнь, что его драгоценный хозяин останется вот таким опустошенным и усталым и впредь. Нет. Он разбудит его, согреет собственными искрами. Ведь внутри ками не пустота, там свет. Тот свет, который он видит по утрам в золотистых волосах; тот свет, который он замечает в глазах, цвета спелого янтаря; тот свет, который звенит в недолгом смехе; тот свет, который невидимым солнечным зайчиком проскальзывает по щекам художника, когда он довольно окидывает взглядом свое творение после финального мазка по холсту. Как хотелось вложить этот свет в ладони Октавия, но поцелуями отдавать оказалось легче и приятнее.
        Быть с тобой. Звучит, как заклинание. Пусть исполнится.

Твои поцелуи пахнут сигаретами.
       Тело Хотару уже наливалось томящимся жаром, который не терпел покоя движений. Краткий миг вместило в себе безграничное безумие, неистовство движений. Словно сломанная плотина, рушились запреты. Недосягаемое стало ощутимым, желанное – близким. Какое странное стремление: быть рядом друг с другом, прикасаться к телам, содрогаться от нервного напряжения, соединять свои фантазии... 
        - Хочу тебя…
       Хотару усмехнулся и снова приник губами к шее Окта.Мысли плавали сквозь улыбку медленно, дожидаясь, когда смысл их дойдет до сознания. На самом деле ками говорил то же самое, только не словами, а руками, губами, прикосновениями и ласками, что щедро лились на Октавия.
       Я принадлежу тебе…
       Кто они сейчас? Почему так дурманящее приятно чувствовать именно этого человека во власти своих рук? Почему хочется больше этих ласк, так, что Хотару бесстрашно открывает доступ, разрешая гладить и терзать свое тело? Думать во время секса вредно. Это отрицательно влияет на потенцию. Такие моменты предназначены для шквала чувств, бесконтрольных эмоций, а не стройных рядов причин и следствий. Поэтому, Хотару отодвинул на задний план все размышления, даже не обещая вернуться к ним когда-нибудь после.
       Ками просто хотел любоваться этим живым стройным телом, ощущать его целиком, почувствовать вес молодого мужчины на себе, прикасаться... От очередного поцелуя на плече Октавия остался ярко-бордовый след – теперь и бумажный человечек может рисовать своей страсть на белоснежном холсте кожи своего хозяина.  Хотару помогал Окту избавить его от одежды, отвлекая поцелуями и ласками.
      Плоть практически ныла, требуя сжимающего тепла. Ощущение это было настолько новым и ярким, что моментами Хотару цепенел в его власти. Подобного возбуждения он не испытывал прежде, и лишь теперь понимал, насколько сильно это влечение: не остановиться, не повернуть назад, только следовать за ним, исполнять его приказы и плавиться в удовольствии.
      Однако, в подобном проявлении ками был явно не одинок. Бедром отчетливо ощущалась твердая выпуклость, которая все настойчивее увеличивалась. Пальцы порхнули по животу котодама, медленно спускаясь к паху.
      Накрыть собой, скрыть, обнять так, чтобы лишь ему был доступно это трепетное тело. Одним резким движением Хотару перевернул Окта, подминая его под себя. Теперь блондин лежал почти на животе, накрываемый со спины чужим телом. Хотару шумно выдохнул, прикусил мочку левого уха котодама, затем провел языком по ушной раковине, щекоча дыханием. Руки тем временем скользили по бокам юноши. От касаний кожи к коже по комнате разносилось едва различимое шуршание.
       Мой. Только мой.
       Его вздохи, тихие стоны… Приятно, когда на твои ласки так реагируют. И чтобы услышать стон снова, ощутить трепет разгоряченной крови под кожей, на ощупь напоминающей лепестки каких-то цветов, хочется без устали окунать близкого человека в страсть и нежность. Короткими  влажными поцелуями Хотару отметил шею и плечи своего хозяина. Окт был горячим, но ками уже не обращал на это внимание. Наоборот, жар парня лишь сильнее распалял, уговаривая действовать быстрее.
     Чтобы сойти с ума, было достаточно одного лишь поцелуя, а теперь этого не избежать. Вот только отсутствие опыта в подобном вопросе останавливало. Смешок и улыбка, спрятанная в светлых волосах за ухом. Окт опасно тесно прижимался ягодицами к паху ками. Напряжение щекотало нервы в животе, скапливалось ниже, а затем недвусмысленно упиралось в бедро Окту. Рука легла на твердую плоть юноши, поглаживая вдоль всей длинны. Они оба мужчины, наверное, должно быть легче угадать, что именно будет приятно для партнера.
     Но до чего же крепко душит эта жажда. Рука на мгновение покинула член Окта, быстро скользя по гладкой коже вверх. Несколько секунд дрожащие от возбуждения пальцы теребили соски Окта, и Хотару окончательно терял рассудок от осознания их твердости.
     Окт демонстрировал невероятно притягательные и соблазнительные изгибы тела, издавал звуки, которым Хотару был голов молиться. В голове навязчиво строились картинки, как Хотару резко и глубоко входит в желанное тело Окта, ощущая как под руками напрягаются мышцы юноши. Видение это было столь волнительным, что ками закрыл глаза, окунаясь в свои мечты. Вжимаясь в упругое тело, Хотару стал сильнее тереться о ягодицы Окта, стараясь увеличить площадь соприкосновения.
     Рука вновь вернулась вниз, сжав, а затем погладив. Ладонь будто знала, какие точки стоит задеть, чтобы доставить максимальное удовольствие. Хотару приподнялся и потянулся за поцелуем. Чуть сухие губы, в которых много страсти, море нежности...
     Он посмотрел на Окта, видя лишь часть его лица, мутным от желания взглядом. На мгновение светлые волосы, распластанные по полу мастерской золотистыми бурунами, показались Хотару наполненными светом изнутри.
     Ты сияешь…