Ками закрыл за собой дверь. Он снова здесь, снова там, где все началось, словно вернулся к точке отсчета. Будто и не было этого года, и Хотару никогда не покидал дома Кукольника.
       Его никто не встречал, хотя Хотару точно знал, что его ждут. Срок контракта истек этим утром, а продлевать никто не стал. Хотару не расстраивался: он знал, что такое бывает, и в этом нет ничьей вины. Просто некоторым котодама нравится менять своих ками. Возможно, так они избегают личной привязанности. Ему было хорошо в чужом доме, с ним хорошо обращались, правильно и бережно использовали.
      Кашива-сан хороший человек, - светло вспоминал ками, снимая обувь у порога. Не важно, кто будет следующим хранителем этого человека, пусть они будут беречь друг друга.
       И все же тени страха, ощущения ненужности танцевали по сознанию хороводы. Теперь он свободный, но по сути – ничей. Пусто и горько, когда от тебя отказываются. Неужели, всегда так?
      В доме была непривычная тишина. Хотя он не был тут так долго, что привычный ход вещей в этом месте перестал быть ему знаком. Хотару всегда с легкой печалью тянуло в этот дом, где даже запахи были родными. Знакомые времени, когда он открыл для себя мир. Нигде больше он не встречал таких ароматов, никогда не мог их забыть. В этом хотелось завернуться, как в одеяле и замереть надолго, просто ощущая спокойствие.
      Мягкими шагами Хотару прошел по холлу, сворачивая на кухню. Любимое место в доме, где он по-настоящему чувствовал себя кем-то особенным. Здесь ничего, казалось, не изменилось, и когда ками открыл шкафчик, то, как и прежде, обнаружил на месте баночки с чайными принадлежностями. Тихая улыбка коснулась его губ, задержавшись. Постоянство – такая нужная, но хрупкая вещь, ценить которую начинаешь, лишь лишившись. Поэтому свидетельства того, что что-то остается приятно неизменным, так греют душу.
      Он прикоснулся к посуде, обвел пальцем по ободку чашку, словно вспоминая или задумываясь о том, кто касался губами этого фарфора во время чаепития. Стал ли Хотару чужим здесь, раз не жил тут столько времени? Это было бы самым страшным наказанием. К тому, что однажды он станет не нужен своему котодама, ками был готов всегда. Это воспитывали с первого мгновения жизни: тебя возьмут, но тебя оставят. Однако, отчуждение от Кукольника воспринималось почему-то почти предательством. Пусть он и отдает своих созданий в пользование другим людям, но часть души породителя навсегда остается внутри куклы.
      Кипяток вьющейся струей втекал в чашку, где от теплой воды распускался сжатый в шар сухой цветок.

Его давно так никто не называл. Как-то по-домашнему, совсем по-детски. Простое слово теплой волной прошлось по щекам, будто лаская. И как вдобавок, прикосновение к волосам, чего тоже ками не испытывал давненько. Так вмешиваться в личное пространство позволено лишь тому, кто является практически частью тебя. Вернее, тому, чьей частью являлся прежде сам бумажный человечек. Он вздрогнул, едва заметно, хмыкнул и снова легко улыбнулся. Создателю чаще всего доставались улыбки Хотару. Как благодарность.
       У Кумозавы-сан странные шутки. Он всегда общается так, что сложно понять, насколько всерьез он говорит. Порой воспримешь что-то, как забаву, а он оказывается говорил, как есть. Это постоянно смущало посторонних, но и придавало его образу загадочности. Ками, которые жили с создателем, постепенно свыкались с такой манерой, но не все приобретали мастерство прозорливости. Хотару, например, было сложно. Его склад восприятия требовал простоты и открытости: слова с единственным значением, короткие фразы.
       А он остался прежним.
       Когда для самого изменения во времени несущественны, очень трудно осознать, что люди способны стареть. Для человека целый год – большой срок. Каждый день наполнен чем-то новым, что отражается, как фотоснимок, в глазах. Итог – взгляд опытный, мудрый. Ками совсем иные, с их бумажной поверхности легко можно стереть ненужное.
       Цветок в чашке уже распустился и отдал цвет и вкус воде. Хотару избегал смотреть в глаза Кукольнику. Возможно, потому что вновь медленно привыкал к его присутствию, возможно, чтобы самому спрятать что-то неугодное во взгляде.
       Надолго ли? Это так странно, когда тебя спрашивают о будущем, о твоем желании остаться. По сути от ками ничего не зависит. Вряд ли Кукольник прислушается к просьбам своего создания. Это просто бизнес, а ками просто товар – так всегда говорили. И это было правдой.
       Они не виделись давно, а кажется, будто только вчера теплые руки гладили по волосам и плечам, успокаивали, убеждали и внушали уверенность. Хотару был послушным и тихим ребенком, никогда не перечил даже в мыслях, всегда стремился быть рядом… И только сейчас, стоя лицом к лицу рядом с создателем, ками осознал, насколько сильно он скучал.
       Ладонь ударила по карману брюк, пытаясь обнаружить там коммуникатор. Не оказалось. Наверное, оставил опрометчиво в пиджаке. На кухне всегда были листы бумаги и карандаш. Хотару сделал пару шагов, к ящику, достал листок. Все же ему больше по нраву была именно бумага. Пальцами он проскользил по поверхности, словно ощупывая фактуру, знакомясь и одновременно прося о прощении за то, что в следующее мгновение испортит чистоту и идеальность белизны.
      Но ты принесешь пользу. Это долг. Существовать ради нужд другого…
       Заточенный грифель провел черту, затем еще одну, оставляя за собой очертания иероглифов. Хотару предпочитал писать кандзи, считая, что только в них заключена истинная красота письменности. Электронные средства общения часто исключали такую возможность.
      Молодой ками аккуратно положил карандаш рядом на стол, взял записку в руку и протянул своему создателю. Теперь он смотрел смело и прямо, что было почти дерзостью. Простит ли его Кукольник? Гнев отца всегда справедлив, но и любовь его всегда – единственная награда.

Больше всего Хотару не хотел, чтобы его просьбу восприняли именно так. Пусть странными являются слова о том, что он хочет нового хозяина прямо в тот момент, когда только-только расстался с прежним, но это вовсе не говорит о том, что ему неприятно находиться в этом доме.
       Кажется, ками все же удалось расстроить своего создателя. Хотелось застыть в поклоне, выказывая свое безграничное уважение и привязанность к Кумозава-сану. Или даже, может быть, коснуться его рук, вымаливая прощения. Нет, он не плохой отец. Он единственный и самый лучший, о котором мог мечтать Хотару. Ками опять отвел взгляд в сторону. Невыносимо смотреть в глаза Кукольнику. Все так просто, так почему же кажется таким сложным?
     Уверенное представление, что одиночество, это по существу, всего лишь никому ненужность, чернильным пятном расплылось по мыслям. Это и было зерном печали Хотару. Но сказать об этом он не мог.
      Смех Кукольника не успокоил, а наоборот добавил напряжение. Это был смех одинокого человека, который потерял очередную иллюзию. Хотару не был знатоком человеческих душ, не слишком хорошо разбирался в отношениях, но своего отца он знал. И сейчас, как никогда понимал его.
     Юноша помотал головой, отрицая все сказанное Кумозава-саном, когда теплая рука вновь легла на голову. И за это прикосновение ками был безгранично благодарен. Он вновь придвинул к себе лист бумаги, выводя на нем очередные символы.

     Его слова лишены всяких чувств для читающего. Возможно, именно по этой причине внутри ками всегда бури, которых он не в состоянии донести до собеседника. Ни тембр голоса, ни остановки в разговоре, ни богатый словарный запас… Все это ему недоступно. Только простые предложения, чтобы е заставлять долго ждать оппонента. Хотя…
     Хотару опять взял бумагу, сел напротив мужчины и принялся писать. Он не мог торопиться: каллиграфия не терпит спешки. Но ками верил, что терпения Кумозавы-сана хватит. Впрочем, послание получилось не слишком большим. Молодой человек подвинул лист по столу, разворачивая его напрямую перед Кукольником.

     Пока Кукольник читал письмо Хотару, ками писал следующее. Так трудно остановиться, когда начинаешь говорить… Они не виделись так давно, не общались, и сейчас, нахлынули эмоции, которые медленно, как вода в ручье, точили камни отчуждения.

     Неслыханная наглость со стороны Ками что-то требовать. Это все доброта Кумозава-сана. Он слишком много позволяет своим созданиям, балуя их теплотой и возможностью иметь свое мнение.
     Будто я настоящий человек.
     Это внушало надежду, но вводило в заблуждение, которому так хотелось поддаться.
     Я скучал. Очень скучал, - теплотой разливалось в легкой улыбке на лице Хотару.